Грегори Стид
От чего же? Давайте познакомимся *протянул руку в перчатке для пожатия* И что же вы предпочитаете пить?

Грегори Стид
Тан Гримм *представился и откупорил бутылку с виски* Очень приятно познакомиться *бросил несколько кубиков льда в бокал* Я предпочту воздержание в вопросе человеческой еды, но для вас устрою любую закуску, тем более - мы здесь пока вдвоем.

Грегори Стид
*наблюдает за обнюхиваниями с нордическим спокойствием, продолжает делать виски с содовой* Мясо с кровью, я так полагаю? *достал кусок и разрезал острым ножом часть* Я здесь путями провидения и ради того, чтобы созерцать... *задумчиво* И как бы вы назвали сие место?

*посмотрел внимательно* Предлагаете сыграть в кости? И какой будет ставка? На исполнение желания? Или есть поинтереснее предложения? *налил себе стакан воды и опрокинул в горло*

Грегори Стид
*выслушал с вниманием* Что же, пределы разумности и понимание оной у каждого свои. Поверьте, я вас на башню не загоню, но могу придумать нечто, что вам не совсем понравится, впрочем, и вы можете так поступить *взял кубики в пальцы и покрутил между ними* Во флуде играть не будем. Здесь есть игровая с костями. Там и брошу.

*задумался* Что же, вам придется слушать долгую историю. Надеюсь, что она будет познавательной. Эмоции у меня вызывают лишь те примеры, которые достойны уважения...
К сожалению, лично меня поразить фактически невозможно, и все мои знакомства опосредованны... я выступаю лишь третьим лицом в историях, но тем не менее... Эта история будет об одном старике...

     
Старик прижался лбом к стеклу, глядя на горизонт, который начинал гаснуть в последней агонии. Синий, с красными всполохами на верхушках, лес иронично изменил цвет на черный, а бесконечные поля окрасились золотом и охрой. Старик пережевывал уже остывшую кашу который час, а картина не спешила меняться. Может, потому что в жизни все позади? Или прошлое стало кадром одного и того же момента? Костлявые, морщинистые, покрытые множеством стариковских пятен, руки зачерпнули еще немного жирного месива из тарелки и отправили ложку в долгое путешествие между столом и ртом. А солнце в этот миг дрогнуло и скрылось волнующим серпиком за оранжевыми макушками деревьев.
        - Опять не ешь? - мальчишка лет семнадцати сел напротив старика и расстегнул верхние пуговицы белоснежного халата. - Что за морока мне с тобой? Когда же ты окочуришься?
      Сухие губы в ответ зачмокали и выпустили струйку зловонного воздуха. Но так ничего и не сказали. Бездонные глаза старика даже не оторвались от горизонта и все продолжали изучать его темнеющий свод.
      - Да, вряд ли ты отзовешься теперь! Сестра сказала, что мозг медленно, но верно умирает... Дедуля, я здесь! - парень замахал руками перед самым лицом умирающего, но тот даже не среагировал. - Кто здесь, догадайся?
      Ложка, звякнув, выпала из скрюченных пальцев и послала на пол плевок овсянки, а глаза наконец обратились к гостю. Это был замечательный ребенок и мужчина одновременно: с широким лицом, румяными щеками, бровками домиком и одновременно мощным подбородком, жесткими темными волосами, хитро-злобным взглядом.
      Губы вновь выпустили воздух, издав едва слышный свист, прервавшийся от шагов за дверьми палаты.
      - Узнал...
      - Д-е-м-о-н. - старик резко указал на гостя пальцем и вдруг улыбнулся. - Я п-о-м-н-ю.
      - Ну, хорошо! - ложка оказалась в проворной руке, которая быстро набрала новую порцию и всунула ту в полуоткрытый рот умирающего. - Что же ты не дождался? Я ведь пришел. Я тебе принес награду. - словно заправский фокусник, мальчишка достал из кармана брюк что-то, завернутое в белый платок. - Смотри! - маленькая черная тушка птички вывалилась на стол и подкатилась к тарелке. - Больше она не станет будить тебя по утрам и даст спокойно умереть. Я долго пытался ее убить, превращался в кота, целился из рогатки, ставил силки - все бесполезно. А потом просто прикормил... - голубые глаза гостя стали искристыми и довольными. - Теперь ты умрешь, потому что на рассвете больше не будет пения, и никто тебя не разбудит. Обещаю. Ты ведь давно хотел уйти на покой, забыть прежнее ремесло дарить другим любовь и счастье... Да, мне Бог не дал такого дара... Молчишь?
      Старик в ответ улыбнулся, и стало ясно, что он ничего не понимает, а только радуется странному посетителю, который продолжает сидеть напротив и кормит не подчиняющееся мозгу тело.
      - В прошлой жизни я тоже встречал таких, как ты, - продолжил мальчишка, почесав затылок. - Но никогда я не привязывался и не ждал новой и новой встречи, как с настоящим другом. Я не ходил в церковь, не слушал молитв. Что изменилось? Что ты сделал? - бледное лицо старика не выдало ни одного ответа. - Не скажешь? Ты не помнишь, как я, раненный в правое сердце, упал у твоих дверей. Как ты поил меня горячим отваром и приговаривал, что Бог простит. Бог не простил... Он наказал меня. Как и других демонов, как и других дьволов, как меня самого. Тобой... Думаешь, я хотел благодарности-чувства? Хотел приходить к тебе долгие годы и слушать молитвы? Думаешь мне было приятно помогать тебе спасать других, а потом губить их же за углом? Ты ничего не понял... Я привязался к тебе и доверял, как отцу. А теперь ты умираешь!
      - Д-е-м-о-н. - старик улыбнулся, прервав гостя и внезапно взяв того за руку.
      - Ты должен наконец умереть... Прошу. - мальчишка поцеловал горячими губами морщинистые пальцы, и по его щеке скатилась одинокая слеза. - Никто не оценил твоих потуг сделать мир лучше. Никто. Все разрушено и забыто. Люди не изменились. И мне больше нечего делать здесь. Нечем помочь тебе. Просто умри поскорее. Умри и забудь, что был мне отцом. Потому что, если Бог узнает, как я любил тебя, ты никогда не спасешься. Никогда! Прощай.
       
      В первой агонии всходило солнце. Черные деревья на горизонте стали вдруг синими, с алыми всполохами на верхушках. Черная птица на столе лежала рядом с пустой тарелкой из-под каши. Тысячи птиц в теплое весеннее утро запели за окном. Старик пошевелился на больничной кровати и открыл глаза, вспомнив, что сегодня вновь придет его сын и снова попросит прощенья.

Грегори Стид
Теперь ваш бросок *провел пальцем по столу, приближая кости* Я знаю немало жутких и поучительных историй, но думаю, что на них одного вечера не хватит.

Вам везет в игре *задумчиво ожидает*

Грегори Стид
Выигрыш меня как-то мало заботит, но если вам интересно слушать мои истории, то расскажу вам другую, не менее фантастическую и темную, а вы решите, так ли отвратителен главный герой? Или есть более отвратительные в ней. Она будет вестись от лица одного маленького мальчика *закурил, пуская вверх синие кольца дыма*

...    Вчера я проснулся раньше семьи и пошел с холма искать маленьких рыбок после отлива. Рыбки лежали в голубой траве и умирали. Я клал их в большой карман грязных штанов. Оглядывался по сторонам, опасаясь шорохов и лишних звуков, торопливо наклонялся, а потом вновь и вновь оглядывался. Сквозь желтоватое марево солнце пробивалось призрачными лучами, освещало каменистую тропку, окруженную прозрачными лужицами. Мой мир, мой дом и моя отрада. Когда отец проснется, он достанет из кармана зажигалку, подпалит черный кирпич торфа из оставшихся запасов, нальет в котелок воды...
       Кто знает, как пахнет вареная рыба, тот ведает о счастье. Я буду сидеть рядом, щуриться на языки изменчивого пламени. Потом я прижмусь к матери и...
       -Авель, что ты делаешь? - крик сверху был испуган и зол. - Я же сказала тебе...
       Мама? Что такое, мама? Прекрасное утро. Прекрасное весеннее утро и чудесное теплое марево... Все хорошо. Так хочется показать, что в карманах столько рыбы! Мама, мы ведь с отцом часами ищем хотя бы горстку, а сегодня... Сегодня она валяется под ногами.
       - Авель, беги сюда! Немедленно бе-е-е-е-е-ги! - истошный вопль заставляет сорваться с места и понестись назад. Я не понимаю безудержного ужаса, я не знаю, почему внезапно появившийся наверху отец бежит ко мне навстречу, размахивая руками. Ведь солнце такое теплое, ведь желтоватый туман так мягок и так сладко пахнет.
       Внезапно я увязаю в жидкости, я чувствую, как сошел с дорожки, которую изучил до последнего камня. Двенадцать лет мы ходили здесь. Отец запрещал покидать камни. И очень злился, когда мыском ботинка, который был велик мне на три размера, я касался голубой травы или белого песка.
       Я никогда не думал, что песок может так быстро подрастать, засыпать каменные дорожки. Я никогда не думал, что песок - ТЯЖЕЛЫЙ и ЗЛОЙ!
       Отец схватил меня за запястья уже на склоне холма, когда я по колено утопал в поднимающихся полуволнах. Наверное, они вырывались из самой земли? А вода? Вода уходила под землю... Вода, которая могла заполнять глубокие впадины низины, тянувшейся к далекому пустому горизонту.
       - Пап, песок решил убить рыбок, - только и успел я сказать, когда отец с защитной маской на лице дернул меня вверх, подхватил и побежал наперегонки с шуршащим, ругающимся потоком белых песчинок к вершине.
       На самом краю я получил подзатыльник от матери, а потом терпеливое молчание отца, который направился к большому мешку, появившемуся в нашем доме под небом только вчера.
       - Песок, - сказала маленькая сестренка Атта, сидевшая на камне, служившем нам столом.
       - Да-да, - подтвердила мама. - Сегодня плохой день. Не будет еды... Долго не будет... - и вздохнула.
       Я хотел порадовать свою семью. Я достал собранную рыбу и протянул маме с надеждой, что она простит меня за проступок. Конечно, я знал, что нельзя спускаться вниз. Мы жили на холме всегда. Я никогда не отправлялся в чрево низины один. Я много раз попадал в ловушки гнилой воды и болел от огня голубой травы, которая кусала кожу. Но я никогда не видел песка... По осени впадина наполовину заполнялась водой, зимой - только однажды, когда мы с отцом пошли проверить ловушки, покинув небольшую пещеру на холме, - я видел, что эта вода стала твердой и блестящей. Но...
       - Авель, брось!!! - мать так закричала, что я со страхом кинул рыбу на землю и громко заплакал. Я плакал, а отец собирал наши пожитки в мешок. А Атта - она тоже стала плакать. А песок вдруг перестал шуршать и остановился на краю холма. То есть холма уже не было - только равнина.
       - Отец, ему поможет лекарство? Когда газ начнет свое действие? - спросила мама, отступая от меня на шаг.
       - Сегодня! Все бесполезно. - отец посмотрел на меня недобро, пугающе, от чего я заплакал еще сильнее. Мне хотелось прижаться к кому-нибудь родному. Мне казалось, что произошло что-то необъяснимо ужасное, что делает родителей нервными и напряженными.
       А рыба у моих ног перестала шевелиться, почернела, словно с самого начала почувствовала недоброе. "Мама, - хотел я сказать, - светит солнце. Мама. Потеплело. Наконец будет хорошо". Но промолчал и низко опустил плечи.
       - Близко не подходи, - рыкнул на меня отец, закидывая на плечо мешок. - Атту бери, - приказал он матери.
      И мы пошли от нашего дома в том направлении, в котором никогда не ходили. Отец уверенно огибал черные стволы деревьев, оставляя на земле глубокие следы от сапог. Следом за ним семенила мать с сестричкой. А я шел в отдалении - все еще наказанный.
       Помню, я очень устал, когда в просветах показалось странное сооружение, напоминающее камень, только камень очень длинный и плоский.
       - Платформа, - вздохнула мать и опустила Атту на твердую дорожку, сквозь которую пробивалась зеленая-презеленая трава.
       - Надень на нее респиратор и сама возьми, - отец тоже остановился, достал из кармана четыре маски, три пустил в дело, а последнюю покрутил в пальцах, глядя на меня, и бросил в сторону. - Пошли, скоро поезд. Следующий только через неделю.
       Он заковылял к камню быстрее, заставляя нас всех почти бежать. Я хотел поднять свою маску и надеть... Я ведь тоже часть семьи. Или я наказан? Папа...
       Теперь мы стояли на платформе и молчали. Атта достала из грязного свитера свою тряпичную куклу и начала ее учить пра-а-льно го-о-о-рить. Отец раскурил трубку, которую оберегал, как единственное сокровище. А мама - она смотрела в одну точку, плотно сжав губы, и из глаз ее катились слезы.
       Внезапно земля задрожала. Я пытался не бояться дрожи земли, но все равно к горлу подступила волна, а пальцы похолодели. Огромное чудовище неслось к платформе. Оно собиралось открыть пасть и показать свой желудок. Почему же родители спокойны?
       - Не бойся, Авель, - сказала мама и посмотрела на меня очень ласково. А потом удержала за ногу отползающую и скулящую Атту.
       Что же теперь?
       - Входи внутрь, молчи... - отец улыбнулся одним уголком рта.
       Черные проемы остановившегося чудовища дыхнули смрадом и чужими голосами. Никогда я не видел столько подобных нам. Никогда я не знал, что... на двух ногах ходит не только наша семья. Дрожь била меня, а в карманах стоял запах не то рыбы, не то еще чего-то ужасного. Колени жгла непонятная боль, в грудь ползла тяжелая желтая змея солнца.
       - Поедем прямо в центр, - отец поставил мешок на пустую лавку напротив косматого мужика в двух пальто сразу.
       - На метро поедем? - спросила мать и села с Аттой туда же, на сиденье.
       - Да.
       Я продолжал мяться у входа в желудок чудовища, которое дернулось и заскользило по земле все быстрее и быстрее. Люди в масках обернулись и посмотрели на меня. И моя семья в масках тоже смотрела на меня.
       - Заболел? - спросила одна женщина со странными обожженными руками. И моя мама кивнула. Она больше не плакала, а только все поглядывала в мою сторону.
       За окном мелькали картинки - некрасивые, черные, однообразные. Много-много одинаковых коробок, дымящих камней, железных ящиков с ровными дырами. Чудовище изредка останавливалось и впускало в себя новых двуногих с масками на лице. Двуногие сторонились меня. Занимали пустые сидячие места, терлись друг о друга грязной одеждой. И разговаривали. Одни интересовались, что нового происходит в столице родины, другие - какими-то ценами на лекарства, одежду и провизию, третьи узнавали, куда не следует ездить.
      Моя семья молчала. Даже Атта уснула, свернувшись калачиком на руках мамы. А я все слушал про великого господина под названием Москва и думал, что город - это такое место, где находятся все нужное для двуногих. Даже их страхи. Потому что про страхи говорили больше всего. Все боялись заразы. Все тыкали в меня пальцами и качали головами. А я вовсе не болел. Только рыбы собрал и ноги ею обжег. Подумаешь? Родители просто меня наказали, вот увидите!
       Последний резкий гудок разрезал гул голосов, когда чудовище начало останавливаться, а незнакомые чужие суетиться и собирать свои пожитки.
       - Приехали, - занервничала мама, прижимая сестренку сильнее. - Пошли скорее. На вокзале много людей. Нам бы в ночлежку.
       Отец только зарычал в ответ, что, мол, в зале ожидания остановимся. Там двери плотные, ничего не случится. Они со всеми направились к выходу, я - следом. Хотел бы ближе, но отец кулачище огромный показал.
       Никогда я не видел Москвы. Вот ведь огромные какие пещеры бывают! Здесь у чудовищ дома. И двуногим здесь место найдется. Они потоком стекаются к черным проходам, они толкаются и ругаются. Быстрее, быстрее, быстрее... Вихрь оттеснял меня, люди оттесняли меня... Мама! Подожди! Куда ты? Мама, вы меня потеряете...
      Я упал от очередного толчка, быстро поднялся, но уже не увидел семьи. Я побежал, я бежал быстро, заглядывая в маски, изучая одежду по признакам, я не думал о жгущей боли в ногах и животе. Где же вы? Поток нес меня вниз, по переходам, потом по движущемуся механизму. Свет стал странным и неживым, маски шарахались от меня, но среди масок мелькали и просто лица двуногих, которые бесцельно бродили среди спешащих грязных незнакомцев.
       - Малыш! Малыш! - кто-то коснулся моего плеча. Этот человек был без маски, с красным лицом и глазами без белков. - Ты кого-то ищешь?
       - Мама и папа, Атта, - я беспомощно оглядывался. - Мы приехали на большом чудовище, которое гудело... с чужаками.
       - Понимаю,
       - Они меня потеряли...
       Человек взял меня за руку.
       - Я должен их найти.
       Я не сопротивлялся, я очень устал. Мне было нехорошо.
       - Тебе надо присесть. Пойдем. Сюда. - по темному переходу мы вышли в тоннель и сели на пол. - Хочешь есть? Пить?
       - Пить!!! - горькая жажда мучительным стоном вырвалась наружу. - Дай! - я выхватил бутыль и долго и жадно пил, не чураясь вкуса и запаха, не вспоминая о родных и не боясь. А потом я уснул. Я спал там, на холме. Я чувствовал, что спал на холме рядом с отцом, матерью и сестренкой. Я прижимался к ним и чувствовал их тепло. Но проснулся с совершенно посторонними людьми, которые лежали вокруг, заполняя огромную пещеру, в которой едва горел свет.
      И сразу почувствовал невыносимое жжение.
      - Я уже привык, - сказал тот человек, что дал мне пить.
      Он приподнялся и посмотрел на меня с вопросом.
      - Пойду искать. Они, наверное, волнуются...
      - Они уехали.
      - Как? - от удивления я сел.
      - Как все уезжают. Ты им не нужен. Ты заболел.
      - И ты? - я сглотнул болью.
      - И я!!! Совсем недавно. Здесь многие совсем недавно. Нам скоро будет все равно. Потерпи. Уйдем под землю, и еще, знаешь, ни о чем не будем думать. Просто жрать. И опять жрать.
       - Что жрать? - я испуганно отстранился.
       - Все!
       Я вскочил, я побежал. Я бежал по тоннелям, потом вверх по черным движущимся механизмам. Я ужасно не хотел жрать. Я думал, что увижу маму и папу. Что они скажут мне, что эти черные пещеры не существуют, а есть красивый и опасный холм, дарящий счастье.
      Мне казалось, что если я выбегу на желтое весеннее солнце, то быстро найду дорогу домой. Вот она платформа. Там брезжит гаснущий день. Никого. Тишина. Двуногие ушли? Где все? Какая горькая боль. Я закашлялся кровью, медленно идя к краю длинного плоского камня, вдоль которого стояло чудовище - к выходу. Зажмурился от сыплющегося в глаза песка. Свет жег невыносимо. Сознание путалось. Голод наступал на желудок. Я сел, спустив ноги. Затем прыгнул... Захлебываясь в рыбьем запахе, в памяти о впадине. И голодный вновь пополз во тьму, прямо во тьму под плоским камнем. Оттуда я с вожделением смотрел на человека в маске, который быстро шел к черным коробкам. Чем темнее становилось, тем больше мне хотелось есть.

Грегори Стид
Пожалуй, сделаем перерыв. А мир всегда останется таким, каким его делают люди. И в этом не будет виноват ни бог, ни дьявол *загасил сигарету*

Грегори Стид
До встречи *растворился в темноте*

Атраморс
Это написано гораздо раньше "Я- легенда".
Благодарю за ссылки.

Атраморс
Каюсь, не читал. Но, думаю, мне будет интересно его творчество.
Да, вижу "Легенда" закончена в 1993 году. Мой рассказ написан гораздо позже - в 2008.
Хотя тема апокалипсиса никогда не потеряет своей актуальности.

Грегори Стид, а глаза горят красным или желтым? - интересуется.