Покой поздней ночи спустился на театр. Разбежались по поклонникам и по семьям хористки, кордебалет, музыканты, рабочие сцены, давно разъехались восхищенные зрители, завалив пред этим цветами исполнителей. Столик молоденькой дивы, ломился от букетов, бомбоньерок с конфетами, коробочек с лентами, булавками, открыток с записками и приглашениями. Все они уже погребли под собой грим, пудреницы, сценический реквизит, партитуры, мелочи одежды. Виолетта, по имени Мэри, весело расчищала столик. Грим был снят, сценическое тяжелое облачение тоже. В легком пеньюаре так свободно дышалось. Дива решала, куда же ей поехать теперь. Заманчивых предложений было так много. Можно на маленький прием у маркиза Нэша, можно в карточный клуб, можно в кабаре, где ждали гвардейцы, можно… гм, к совсем непристойным предложениям. Но уж домой, в маленькую квартирку, что снимали еще с двумя хористками, не хотелось вообще. Певица только начинала свой взлет и похвастаться дорогими особняками, драгоценностями и обеспеченной жизнью не могла.
В дверь вежливо и осторожно постучали, и на пороге возникла юная девушка – белокурый, с подвитыми локонами, ангел, правда, во взрослом и богатом платье, с низким вырезом, по моде самого высокого света, в ожерелье, браслетах и серьгах, переливающихся бриллиантами в свете свечей. Дочка герцога, любителя и ценителя театра, если судить по частоте посещений, крайне перспективного джентльмена, вдовца. Если понравится или помочь этому юному цветку, то можно рассчитывать на многое. Мигом пронеслось в голове бывшей хористки.
- Я заблудилась, - пожаловалось юное дитя, - и не у кого спросить, - очаровательные, пухлые губки обиженно поджались.
- О, мы сейчас пойдем и найдем твоего отца, наверняка карета ждет и все обыскались, - пропела Виолетта, поднимаясь из кресла. Пеньюар ведь не самое подходящее одеяние, чтобы искать герцога. Но и стесняться особо некого, уж не юную же леди.
- Вы потрясающе пели, - не спуская глаз с дивы, протянула графиня Вейл. Не по детски жадно разглядывая тело, обнажаемое соскользающим с плеч пеньюаром. Матово белое, округлое, налитое, закованное в корсет, подчеркивающий восхитительно большой бюст, - Говорят объемы помогают резонансу звуков, - дитя было совсем близко и протянуло пальчики в белой кружевной перчатке, проведя кончиками по груди дивы, - У меня тоже большая, но петь так я не могу.
Вздохнула графиня, подхватив руку певицы и прижала ее к своей груди, - Правда, правда, вот видите.
Острое лезвие скальпеля блеснуло молнией и вонзилось в горло дивы, рассекая кожу, связки и артерии. Легкий поворот кисти вправо, влево и веселая улыбку окровавленных лохмотьев от уха до уха. Почувствовала ли что-нибудь дива перед смертью – удивилась ли, испугалась ли, успела ли прошептать имя бога? Дождь крови щедро окропил графиню, обжигая брызгами лицо, шею, грудь, платье, пока тело опадало на пол и дергалось в конвульсиях, жаждя удержать уходящее тепло жизни.
Ловкий разрез скальпелем освободил торс от корсета, позволяя насладиться остывающей плотью. С чавканьем лезвие погрузилось в грудину, разрезая ткани и тонкие ребра – сталь была превосходной. И вот еще подергивающееся сердце в руках графини. Маленький язычок слизывает кровь, восхищаясь упругостью и гладкостью мышечного мешка, а пальчики другой руки рисуют круги вокруг возбужденных сосков дивы. Так нежно это касание, как самого ласкового возлюбленного. Сердце летит в ворох любовных признания на столе, а пальцы рисуют дорожку ниже, по подтянутому животику, к поросли рыжих кудряшек меж бедер, в самую мякоть и теплоту женского лона, поглаживают бугорок. И скальпель вонзается в ту призывно манящую всех мужчин щель, глубоко, вспарывая, до самого пупка, едва не ломаясь о тазовую кость.
Еще несколько росчерков и можно посидеть пару минут, наблюдая, как растекается кровавое пятно, и оберегая от него носки бархатных туфелек. А потом запахнуться в плащ и покинуть пустой театр, через окно почти у самой земли. А карета увезет в особняк, и даже запах крови никого не заинтересует и не удивит, ведь у графини часто в последнее время идет кровь.

Отредактировано Ваалфегор (2012-07-05 21:04:26)

В этот раз все было так же сладко, как всегда, но немного не так. К железистому запаху крови в какой-то момент подмешался другой запах. На затуманенных экстатическим удовольствием глазах цветы, ароматными, свежими охапками брошенные на стол, рассыпавшиеся по полу, начали вянуть, бессильно ронять головки, скручиваться и мерветь, будто спеша за своей последней хозяйкой. Неотступное ощущение чьего-то присутствия раздражало разум. Короткое прикосновение, как могильного савана, всколыхнуло надушенные, завитые локоны графини. Пятясь под наступавшими кровавыми ручейками, она выскользнула из гримерки. Не оборачиваясь, но чуя сопровождающего, дошла до окошка. Перемахнула через подоконник, блеснув белизной нижних юбок, и спрыгнула вниз.
В черной карете, строго вытянувшись на сидении, поджав тонкие губы в полоску, сидел герцог, более похожий на статую, этакого высокоблагородного каменного истукана.
- Поехали, - крикнула графиня кучеру и экипаж затерялся в переплетении улочек ночного Лондона. Девушка расслабленно раскинулась на подушках, рядом с безмолвным отцом, опять втянула воздух, и блеснула глазами в противоположный угол кареты, затканный мраком.
Когда-то, из-за одного события, графиня ощутила в себе способности подчинять разум людей, некоторых, не всех, самых близких и, наверное, самых слабых духом - от чувств вины, или ненависти к себе, или от недостатка критичности. А еще, иногда, видеть неведомое.
- Ты пахнешь как в склепе на кладбище, - сказала она черной глыбе на противоположном сидении, не удивившись, просто протягивая надушенный платок, как старому другу или подруге. - Как думаешь, она теперь мученицей на небе, ангелом? - поинтересовалась, имея в виду певицу.
- Мне кажется я даю им шанс, - нежно улыбнулась, и сжала холодную руку отца.

Графиня улыбнулась, ловя на колени черного, как уголь, кота. Огладила его блестящую, хоть и припорошенную пылью звездных дорог, шерсть, почесала за ухом. И рассмеявшись, немного безумно, раскрыла руки, выпуская его, черной молнией в окошко.
- Держись крепче, - весело крикнула отцу, глядя на все стремительнее и стремительнее проносящиеся мимо дома и особняки.
Это не любовь!
Это Дикая Охота на тебя,
Стынет красный сок,
Где-то вдалеке призывный клич трубят,
Это - марш бросок,
Подпороговые чувства правят бал,
Это - не любовь,
Разве ночью ты Святую Деву звал? (с)
Шептали восхищенно губы, все крепче и крепче сжимая холодную руку отца, когда то перепутавшего дочку с продажной девицей и взошедшего на ложе, чтобы стать ангелом, лишенным всех признаков пола. Доктор хорошо потрудился, зашивая ставшую гладкой промежность, после станцевавшего свой танец кинжала дочери герцога. Правда, это было его последней, хотя и лучшей в жизни операцией – пациент не умер, и даже смог жить дальше.
- Быстрее, еще, - стучала каблучком туфельки в противоположное сидение, передающее удар в козлы возницы. Можно ли взлететь в облака, так разогнавшись? Ведь так хочется глянуть на вены и артерии Лондона, прорезающие его фантастическим узором. Увидеть сверху туман и тени неприкаянных жертв, бродящие в его мареве от темных проулков к кабакам, умоляющих о последнем кровавом причастии.

Графиня расхохоталась, пальчиками сжимая руку в лайковой перчатке.
- Ты всегда будешь делать все, что я попрошу? – испытующе и капризно заглянула в маску лица, - а то, пока, ты быстро забирал мои игрушки, я не успевала наиграться.
Лондонские туманы дышали железом, тленом и разложением – сладкий и тяжелый аромат. Картинки мелькали одна за другой, но они были уже скучны графине, старые дела, сломанные механизмы.
- Пойдем, пойдем, - она тянула за руку Жнеца за собой, безошибочно ориентируясь в переплетении улиц, ведя к своему дому. То, что он Жнец, что иззубренным серпом, как тяжелые снопы, срезает жизни, она откуда-то знала. Но не боялась, у нее были свои просьбы и желания.
- Я тебе покажу мой Паноптикум, - как дитя, жаждущее похвастаться рождественским подарком, другу, она торопилась, захлебываясь в предощущениях похвалы.
Мрачный особняк в глубине большого, разросшегося сада, тепло и сухость холла, и прохлада ступеней ведущих в обширный подвал. Горбатый карлик слуга, гремя связкой ключей, открывает тяжелую толстую дверь и знаками приглашает за собой. Каменный каземат с арочными сводами – чистый, будто операционная лазарета, хорошо освещенный люстрами свечей.
- Это все, - обиженно тянет графиня, взмахивая рукой на два экспоната, - ты слишком быстро все отбираешь, - выговаривает Жнецу.
Прелестная молодая женщина, худенькая, простоватая, не леди, точно, висит на разведенных руках, прикрученных к железной перекладине, вмурованной в потолок, едва касаясь кончиками пальцев ног пола. Обнаженная, являющая напоказ, без утайки, свое тело. Крупные стежки толстой черной нити крест-накрест сшивают ее половые губы, будто сохраняют невинность. Встопорщенные соски приятно округлых небольших грудей, пронзает одна длинная золотая шпилька, собирая их, как ягоды на шпажку на приеме в саду.
- Жанетт, милейшая горничная, так мечтала стать герцогиней, так старалась увлечь папу, - ласково щебечет графиня, поглаживая белоснежное, округлое бедро жертвы. Пальчики нежно, скользят к упругим ягодицам, и подвешенная вдруг издает сдавленный стон, пробуждаясь от опиумного плена.
- Ты животное, Жак, - сердито бросает графиня карлику, ощупывая растянутый, изорванный, хотя и чистый сейчас анус горничной. Слуга должен следить за гигиеной жертв, чтобы они не могли побеспокоить тонкого вкуса госпожи неэстетичностью. А вот то, что он слегка пользуется беззащитностью подопечных, это небольшое вознаграждение. Но графиня подхватывает с ряда пристенных столиков, хранящих коллекцию разнообразных диковинных и вполне обычных приспособлений, плеть многохвостку и тяжелые удары обрушиваются на привычно скорчившегося карлика. Он воет и одновременно хихикает. От руки любимой юной госпожи это ему только в удовольствие.
Положив плеть, и подправив чуть растрепавшуюся прическу, графиня подошла к очнувшейся горничной.
- Спать на золоте, есть на золоте. Такие примитивные мечты. Но я их выполню для тебя, хоть и частично. Ты же всегда жаждала получать все лучшее.
На горелке уже давно шкворчит расплавленное золото. Жидкое, не такое сияющее, как в украшениях, но его много, в самую точку, для жаждущих этого с детства. Толстой прихваткой графиня подхватывает тигль, берет золоченую воронку, тонкой чеканки и встает на скамеечку почти прижимаясь к телу горничной.
Пальцы жестко сжимают и вздергивают подбородок, а воронка вонзается в открывшийся рот, в самое горло. Расплавленное золото тонкой струйкой, красиво льется в жаждущие глубины, а освободившиеся пальчики второй руки оглаживают щеку бьющегося тела.

Отредактировано Ваалфегор (2012-07-12 12:54:40)